Александр Кронгауз

СОЛДАТСКИЕ РАЗГОВОРЫ

Эти записки - небольшая частица материалов, собранных автором на Волховском и Ленинградском фронтах. Советский солдат сохранял в самых тяжелых условиях непреклонность в борьбе, моральную силу, чувство юмора. На горящих трофейных дорогах, в лисьих норах разбитых Синявинских высот, в сожженных будогошских лесах, на болотных тропах Эстонии - всюду вел солдат свои крылатые разговоры, которые не могут быть позабыты.

* * *

- Иной раз жить страшней, чем умереть. - Как же это - жить страшней? Что в жизни такого страшного? - Как полагаешь, что страшней - умереть, защищая рубеж, или без приказа оставить рубеж и остаться в живых? - А, понимаю… - Что страшней - погибнуть в атаке или после контузии очнуться в немецких руках.

* * *

- Расскажите, как вы вышли из окружения на треугольнике? - Я не выходил из окружения. Я изничтожил окружение. - О чем же вы думали тогда - о смерти, о любимой? Такой ведь страшный бой… - О чем думал? Куда два фрица сгинули! Я хотел хоть одного приволокчи, а он пропал.

* * *

Я вот поначалу очень немца опасался, а когда языка взяли, увидел, что за немец: в валенке он халяву разрезал и на голову капором надел, носком вперед. Прохладно ему у нас без капора. Ну, думаю, вот ты какой! А он на меня глянул да как захрипит: "Хальт!" Ну, мне понятно, что за слово такое, я его головой в зубы, а он утер сопли и запакал. Старшина тут один случился. "Дурак, - говорит, - не "хальт" он сказал, а "кальт", холодно ему". "А если холодно, - отвечаю, - мы его греться не звали".

* * *

Надо вот только через огонь проскочить, не залечь, а там его только за горло взять, какой он из себя есть.

* * *

- Вы давно были в Ленинграде? - Два года живу под Ленинградом, разрывы видел над городом и медаль получил, а приведется ли Ленинград увидеть, кто знает.

* * *

Разговор о ротном парторге: - Кто хорошо Антонова знает? - Мы знаем. - А что знаете? - Я с ним в другой роте наступал. У ефрейтора Латарева перекос тогда получился в пулемете, а немцы рядом ползут, улюлюкают. Заплакал Латарев, только на его счастье Антонов рядом заявился. "Не плачь, - говорит, - Летарев, я тебя оберегу. Справляй свою машинку". Ну, вел огонь с автомата, пока Латарев пулемет к бою привел. Также и две гранаты кинул. Такую партработу проводил. - А как он по партийной линии работает? - Не видать особой работы. - А хвалите. Может, он к вам и не заходит? - Ему гулять особо некогда, куда ему рот хозяйства уходить: триста метров болота имеет. - А влияние его, как парторга, чувствуется? - Отчасти есть. - В чем же? - Все знают: Антонов на стыке стоит, на самом левом фланге дивизии. От него, может, весь военный совет фронта имеет зависимость. Вот. И крепко Антонов стоит, надежно. Парторг, ничего не скажешь. Посмотрит кандидат в карточку, а там за два месяца взносы не плачены; захочет обложить парторга, вспомнит, кто такой есть парторг и за какой фланг отвечает, вздохнет и спрячет свою кандидатскую книжку до следующего раза.

* * *

Хорошо это придумали - каску. Как на подушке лежишь. Только по лесу в ней плохо ходить: ветками, как в колокол, бьет… И звон невеселый от такого колокола.

* * *

Разговор агитатора с бойцом: - Вы читали доклад товарища Сталина. Мне поручено узнать ваше мнение, как лучше прорабатывать доклад, на чем делать главный акцент. - Я так полагаю: подошел к пулеметчику, проверил, не отказывает ли пулемет, есть ли запасная огневая позиция. Потом обращение до человека: "Поглядим, что о твоей работе у товарища Сталина сказывается". Прочитали и имеем осуждение. Есть ли порядок у человека, самостоятельность, - так и говорим ему: "Спасибо, выполняешь указания товарища Сталина". А когда невоспитанность, ржавчина, - другое суждение имеем: "Не выполняешь ты сталинского приказа - омрачаешь существование Красной Армии". - А как, по-вашему, усвояемость проверять? - Прошел по траншее - пулеметы, автоматы, винтовки, как часы Павла Буре, работают, боеприпасы в порядке, везде самостоятельность, наблюдение ведется. Выходит, все усвоено согласно приказу. - А конференции по пройденному стоит проводить или нет? - Конференций, ассамблей не требуется, нет.

* * *

- С такой постели всегда свалишься или бока на ней наломаешь. - Так оно лучше, по-суворовски - повертелся на ящике час и выспался, а на мягкой и немца проспишь. - Так ведь падаешь... - Прочесал локоть и опять спи. Солдат спит, а служба идет. Разрешите продолжать. - Отсыпайся солдат, пока время есть.

* * *

Подходящая была подготовка при прорыве. Такая тишина, и так дрогнуло, заревело, застонало от края и до края, и черным дымом завесило немецкую землю. А старичок у дороги и головы не поднял - лопаточкой приглаживает надпись, кирпичи укладывает. А птицы мечутся, кричат. И наши кругом смеются, будто не смертная гроза, а комедианты перед ними. Так два с половиной часа до атаки. Да, многие, что тогда смеялись, смеялись в последний раз. После мы четырех германцев взяли, глухонемых от нашей артиллерии, а для нас не было сладостней песен.

* * *

Я до лошадей очень жалостливый. Только лошади трофейные какие-то чумовые: визжат, кусаются, по-русскому не разумеют.

* * *

Как весь фронт состоит из отдельных мест и кажное место надлежит кому ни на есть захватить, а начальство прикажет - на своем месте стой и ни с места! - потому бой местного значения.

* * *

- С одной вольнонаемной познакомился. Авторитетная дама. Померзли с ней на завалинке. Только все было напрасно. - Что ж, чин у тебя маловат? - Что чин, сержант - не последний человек в армии. Часовой во всем виноват. Пока тихо сидели, порядок! Только пошевельнусь подле нее, а он: "Стой, пропуск!" - думает, может диверсанты к нему подбираются. Так до самого рассвета терзал, а утром хотел обоих в комендатуру забрать.

* * *

- Лиса, лиса, я пантера! Слышите вы меня? Прием. - Пантера, пантера, я лиса! На приеме Вася. Узнаю ваш голос. Клавочка, пламенный поцелуй! Как слышите? Я лиса. Прием! - Лиса, лиса, я пантера! Слышу хорошо. Не нахальничайте. Проверка!

* * *

- Герой вы право. Это вас бои закалили. - Ничего такого нет, и названий таких не давайте, а то будто бутылку постного масла выпил. Каждый остается сам собой, только опыта добавляется, и человек приучается понимать, как положено себя вести при споре жизни со смертью.

* * *

У одного сердце каменистей, у другого - вроде обочины дорожной, а вместе у двух - в самый раз.

* * *

Как трусоватого понять? Назад он не бежит, не визжит, а огня не ведет - боится себя обнаружить, в атаку не поднимается, а только чуть подымет голову и ведет наблюдение, кто впереди под пулями падает.

* * *

Другой ослаб духом, а ты будто не заметил слабости в человеке, молвил спокойное слово, - он и понял, что человек, а не хорек.

* * *

Громкий свист мины и разрыв, приглушенный болотом. - В тылу я много фронтовых песен слыхал, а здесь больше мины поют. - Много там разных песен. Вот славная песня: "Бьется в тесной печурке огонь, На поленьях смола, как слеза. И поет мне в землянке гармонь Про улыбку твою и глаза". - Хорошо как!.. Богато живут, обормоты: и печка у них, и дрова еловые, и гармонь. А тут трясина минус три метра - танк с башней проваливается.

* * *

Немецкий самолет за станковый пулемет задел и потащил. А пулеметчик сзаду волочится - не хочет материальную часть бросить…

* * *

- Летит костыль, верещит, вдруг стал на месте и на нас заглядывает. - Как же он станет? Когда он станет, то вниз свалится. - Я за него не ответчик: стал, а как стал, не мое дело.

* * *

Чего тут только не наслушаешься! Станешь потом про войну рассказывать, не поверят. Выдумали, скажут, подлецы!

Источник: журнал "ОГОНЕК", №8, февраль, 1947. Страница 17. Предоставил М.Т. Панфилёнок.