Розанов Виктор Фёдорович,

старшина 1-й статьи,

командир отделения рулевых сигнальщиков Я родился 16-го марта 1921 года в Ярославской области. Жил в деревне, кончил 7 классов. Потом уехал в город и поступил в ФЗУ при одном заводе в городе Рыбинске. После окончания этого заведения работал вплоть до призыва в армию.

В 1940 году меня направили в морскую пограничную школу НКВД в городе Махачкале. Здесь мы изучали военное дело, историю, государство, Революционный процесс, три Антанты, Гражданскую войну, боевую подготовку и морскую практику. Были на практике на Иранской границе в погранотряде. Я вообще сейчас в ужасе, что появилась дедовщина. Чудеса какие-то! Тогда об этом и речи не было. Наоборот, если какой молодой приходит, быстрее стараются ему показать, научить, разъяснить, помочь.

Когда началась война, как раз в этот день мы заканчивали школу, сдавали государственный экзамен. И вдруг объявляют о начале войны. Для нас это было неожиданным. Мы понимали, что не исключена такая возможность - всё время шли войны, но что дело дойдёт до такого, этого мы никак не ожидали. В школе сразу вокруг стали принимать оборонительные меры: ставить посты и дополнительные пулемётные точки. За два или три дня мы экзамены сдали, и нашу 2-ю роту отправили на Черноморский флот, в Севастополь.

Идем мы строевым шагом по городу Махачкале, на вокзал, а кругом люди плачут: такое чувство неприятное, тревожное. Доехали поездом до Севастополя. В Севастополе нас направили в экипаж - пересыльный пункт для матросов, там их распределяют по частям, кораблям и т.д. Несколько дней мы в этом экипаже были. Вскоре меня и ещё нескольких ребят направили в стрелецкую бухту, где располагалась наша часть - бригада охраны водного района (ОР). Командовал ею контр-адмирал Владимир Георгиевич Фадеев, который в 1945 году на Параде Победы командовал сводным полком Военно-Морского флота. Хороший, но, между прочим, строгий командир, порядочный человек.

22 июня было сообщение В.М. Молотова по радио, в котором говорилось о том, что немцы бомбили Брест, Севастополь, Киев, Каунас и многие другие города. А на самом деле Севастополь они не бомбили, а у выхода из северной бухты спускали на парашютах тонные магнитные мины: когда она касалась воды, парашют отделялся, и она шла на дно. Это средство немцы использовали для подрыва наших кораблей. Тогда же свои катера, которые были поменьше, выставленные у входа в северную бухту, мы стали использовать в ночное время для пеленгования: куда эти мины упадут, туда и спускаем своего водолаза для разминирования. А через несколько дней при выходе из порта у нас подорвался эсминец. Англичане-то опыт борьбы с этим имели, а у нас до этого не знали, не ожидали. В эти дни мы дежурили, никуда не снимались, стояли на якорях, были рассредоточены. Каждую ночь они на нас налетали и, конечно же, были встречены очень интенсивным зенитно-артиллерийским огнём.

Использовали тогда мы одно средство и против немецких подводных лодок - противолодочные сети, подобные тем, которые используют для ловли рыбы. Их мы ставили на подходах к Севастополю, чтобы вражеская подводная лодка не смогла проникнуть в подводном положении. Сеть состоит из стальных тросов, имеет сплетенные ячейки примерно 2 метра на 2, на которых ставятся сильные якоря, в промежутках более легкие якоря, на них подвешены подрывные патроны. Сеть находится в растянутом состоянии, с большими ячейками и тоненькими 6-миллиметровыми тростиками. Вот если лодка попадёт в сетку, упрётся на ходу, она срывает якоря, сетка тонет, начинает её продвигать, и лодка прижимается. А тут подвешены подрывные патроны, и достаточного определенного рассчитанного усилия, патроны взорвутся у бортов этой лодки. Вот ставили эти сети. Но подрывные патроны не стали ставить, так как это вызывало опасность: могли и наши подлодки попасть в эти сети. Поэтому стали использовать не подрывные патроны, а сигнальные буи. Если в сетку попадёт лодка, она этот сигнальный буй потянет, утопит, сверху воды образуется факел огня. А кругом - сигнальные посты.

Потом было большое наступление немцев. Город Севастополь был для них очень важной базой, а такие важные точки они старались в первую очередь прихватить. Все наши корабли были в боевом положении, в том числе береговые и зенитные. Как только ночью прилетают немецкие истребители, наши корабли открывают зенитный огонь, и начинается воздушный бой. Всё это продолжалось до 4-го октября.

А потом Севастополь сдали. Отнеслись мы к этому с большим переживанием, с большой утратой и потерей. Сил не хватило, и нам, как и всему фронту, пришлось отступать. Все основные силы, оставшиеся в Севастополе, были эвакуированы на Кавказ. Главной нашей базой вместо Севастополя стал грузинский город Поти, который нам показался очень удобной морской базой. Мы со своей бригадой рассредоточились в городе Туапсе. Тут уже создалась другая обстановка. Но делать-то что-то надо было! Надо было пробивать своё!!! Тогда и стали принимать меры какими-то отдельными определенными участками, и был организован план высадки десанта в город Феодосию на 1 января 1942 года. К этой операции были привлечены не только боевые корабли, но и гражданские грузовые суда, где находилось оружие. Хотя были большие подготовки, этот десант, по сути дела, большого результата не дал. Тогда наши возможности были очень ограниченными.

Вскоре была разработана операция по высадке десанта на «Малую Землю». На такие ударные группы были мобилизованы, в первую очередь, быстроходные и мелкосидящие катера (надо было подходить к берегу реки как можно ближе, высаживать людей не в воду). Десант мы высадили с потерями. Немцы держали сильные укрепления, и с высокого кавказского берега (на который нашим десантникам следовало подниматься) им было куда легче сражаться, чем нам, с моря. И это всё проходило под бомбёжками, минами, вплоть до фонарей, висевших на парашютах. Теперь с момента первой высадки десанта на «Малую Землю» прошло длительное время. Как ночь, так идём подкреплять «Малую Землю» боезапасами, которые берем из Геленджика. Поскольку все мы были заняты своей работой - моторист у мотора, рулевой на руле и т.д., то есть каждый был занят своей работой по обслуживанию катера, нам дали разгрузочную команду - узбеков. И они, бедные, были до такой степени измученные, что днём грузят в Геленджике на катера, а ночью разгружают на мотоботы эти широкие плоскодонные ящики. Мы торопимся, как поскорее. Узбеки спят на ящиках. И вдруг прилетает немецкий самолёт, вешает на парашюте фонарь, становится светло, как на Невском проспекте в Ленинграде. А потом начинает бомбы бросать. Так получилось, что бомба упала далековато от катера, под углом. Взорвалась под нашим катером. Как тряхнула, двигатель заглох, свет погас, ящики повалились. Командир на меня кричит: «Давай в кубрик! Сбегай, проведай, поступает вода или нет?» Я спустился, кругом вода. Докладываю командиру катера. Он говорит: «Давай, спускай шлюпку на всякий случай!» А эти узбеки, как лежали, так и лежат. У нас такой Степаненко был. Берет одного за шиворот и говорит: «Тонем! Понимаешь, тонем!» А он не реагирует. Измученные были ребята. Гражданские люди.

Потом нас взяли на буксир, отвели в Геленджик. Там мы приспособили ручной насос, выкачивали воду, корпус-то потёк. Вообще-то большого разрушения не было, получилась течь, двигатель заглох. Несколько дней мы простояли в Геленджике и нас перевели в город Туапсе, там мы стояли и ждали, когда нас примут в ремонт. Ждали ремонта многие катера, даже был эсминец с оторванным носом. Качали воду круглыми сутками, с небольшими передышками. 8 августа, этот день я запомнил, средь бела дня, когда немцы продвигались через Туапсе к Моздоку, началась бомбёжка. А тут недалеко пристань, бомбоубежища - нам, личному составу катера, не имеющего хода и не способного себя защищать, было разрешено укрываться в бомбоубежище. А я как-то тогда не находил спасения на берегу, на катере себя лучше чувствовал. Так получилось, что весь состав побежал в бомбоубежище. А немец, видимо, с самолёта заметил, куда народ побежал, и бросил бомбу по этим людям. Я смотрю: только что я был у ворот, теперь воронка, и никого из ребят нет. Через какое-то время один приходит: «Да я, такая мать, чтоб я ещё на берег пошёл?!! Пошло оно на хрен!!! Щас иду, ложусь, и хрен вместе с ним, с катером!!! Больше не пойду на берег!!!» Через какое-то время приходит второй, раненный осколком в плечо. Потом сам командир катера приходит: «Ну, как, все живы?» Того-то нет. Я побежал на то места, где воронка, смотрю - места того нет. Оказывается, механик с соседнего катера как раз туда попал.

Потом отремонтировали катер. И постепенно стали продвигаться в сторону Манап. Но сам-то город Новороссийск еще пока не был освобождён. Линия фронта проходила в южной части города, в сторону Геленджика, между двух цементных заводов, которые назывались «Октябрь» и «Пролетарий». Тогда было решено брать Новороссийск. Была разработана операция, в которой было большое участие кораблей. В Новороссийске свирепствует природное явление, называющееся норд-ост, что в переводе означает северо-восточный ветер. Там и сейчас он бывает очень большой силы. И вот наш катер стоит против течения в порту Новороссийска, с отданными якорями, работает в полный ход, и не может против этого устоять, ветром стаскивает. Сам порт ограждён большим бетонным молом. Там только ворота предназначены для провождения судов, а норд-ост дует вдоль ворот. А если он дует, то не выйдешь, не зайдешь в порт - ветром сдует, на мол набросит. А надо было ворваться в город, и только в одни эти ворота. Тогда было принято решение этот мол торпедировать, то есть пробить в нём окна. Торпедные катера произвели выстрелы, пробили абот, и более мелкосидящие катера высаживали десант в эти пробоины. Мы в этой операции выполняли свою задачу: высадить десант - 70 человек, выгрузить боеприпасы, снаряды, пушки и другое вооружение. Функции распределены в зависимости от размера кораблей. Прежде чем начать высадку, большие корабли начинают артиллерийскую подготовку, потом зачищают эту территорию - посылают туда сплошной огонь, авиация бомбит, в результате чего разрушаются вражеские укрепления. И только после этого с мелкосидящих судов высаживают десант, выгружают технику, самое большое - 45-миллиметровую пушку, предназначенную для нарушения вражеских укреплений. Новороссийск тогда был весь разбит, население было в подавленном состоянии.

Последняя операция была в Керченском проливе, когда мы их гнали за Слепое Озеро, Тамань и дальше. Только мы подошли для высадки десанта, обрушился шквал огня. Высадили мы в этот день очень мало десанта. Высадившись, десант начал боевые действия. Когда на второй день мы туда пришли, немцы укрепились еще сильнее. Мы взяли больше сил, и пошли опять. В ночное время при подготовке к этой операции был протрален фарватер под носом у врага, для прохода катеров с десантом. Это была очень сложная задача, поскольку делали всё строго по фарватеру, кругом мины, глубины небольшие. Идём ночью строго в фарватере. Только начинаем приближаться, нас встречают перекрестным огнём. Немцы уже подтянули свои катера с берега. Мы открываем огонь, начинается бойня. А у нас полно солдат, боеприпасов. Что-то надо делать! Командир нашего дивизиона Дмитрий Андреевич Глухов принимает решение - тем, которые сильно нагружены с людьми, следовать в базу, другим принимать бой. Несколько катеров остались, а мы пошли в обратном направлении. Это попытка у нас не удалась. Наше командование на следующий день решает просто пойти подраться, не брать с собой десанта. Без людей, без запаса, провести только боевые действия. Пошли туда два «охотника», два торпедных катера и, по-моему, ещё два «охотника» со стороны Азовского моря. Завязался ожесточённый бой, в котором погиб командир нашего дивизиона Глухов. Ему посмертно присвоили звание Героя Советского Союза. Да и вообще Дмитрий Андреевич всех нас знал, был такой простодушный и спокойный человек. Хороший мужчина. Потом десант всё-таки высадили, но не мы, я только участвовал в первоначальных высадках десанта. Днём смотрим - соседний катер взорвался. В воду посмотрел - везде ржавые мины. Вперед смотрящий кричит: «Влево не ходи! Мина!» Справа кричит: «Справа не ходи! Мина!» Не знаешь, куда и крутить. В Керчи мин ужас было сколько. Я был командиром отделения рулевых сигнальщиков и боцманом.

Потом мы занимались тралением, особенно там, где небольшая глубина. 9 мая мы стояли в Новороссийске, обстановка к тому времени у нас была спокойная, мы тралили залив. Какой-то парень сядет, вытащит ящик патронов, и стреляет вверх целый день. Кто на гармошке, кто с себя рубашку снимает, машет. Исключительно было смотреть, ликование было большое. Потом вышел приказ о демобилизации. А в конце была небольшая оговорочка: «На кораблях-тральщиках задержать!» Наша работа тогда была очень нужной, море надо было очищать. И демобилизовался я только в 1947 году. Мой старший брат, лейтенант, погиб под Ленинградом, другой брат дослужился до генерал-майора. Я награждён орденом Красной Звезды, медалями: «За боевые заслуги», «За оборону Севастополя», «За оборону Кавказа» и другими.

И.В. А что представлял собой «Морской Охотник»?

45-мм пушки были неавтоматическими, стреляли одиночными выстрелами. А потом у нас были одно время американские орликоны, 25-27 миллиметровые. Глубинные бомбы - это обыкновенные цилиндрические бочки разных размеров. Одни из них были чёрными, весом на 75 килограммов, на донышке имелось отверстие, куда вставлялись взрыватели. А взрыватели были двух типов. ВГД-3 от времени - прежде чем сбросить, ставишь, через сколько времени она взорвётся. И другие были, за счёт глубины. Устанавливали за счет давления воды гидравлический прибор. Чем глубже, тем больше давление. Вот такой была регулировка взрывателя глубинной бомбы. Были акустические приборы для прослушивания подводных лодок или вообще шума. Была ещё рация, бомбосбрасыватель (это для больших бомб), были и для маленьких бомб, те были по 32 килограмма, это прямо можно вручную с борта сбросить. Главное в быте катера - 6 тонн бензина, в центре катера под рубкой. Кубрик четырехместный длиной в человека, две на одну сторону и две на другую коечки, и кубрик восьмиместный. Бывает, по тревоге всех поднимут, так не разойтись. Я думаю, что наши катера были хорошие и эффективные. И именно «Морские охотники» несли основную службу, поскольку большие корабли были самой удобной мишенью для немецких самолётов. У нас каждый на боевом посту. Нам очень трудно сравняться с большими кораблями, на них много и боевых постов, и личного состава. А у нас всё стеснено. Были у нас рундуки, куда складывают одежду и прочее. Была согнутая металлическая труба, на которую натянута сетка, как гамак. Бывает, заснёшь в мороз, а утром голову от иллюминатора не оторвать, волосы примерзли. Какой-нибудь подойдёт, подышит, отобьет. У нас личный состав - 25-27 человек. Служили у нас украинцы, русские, грузины, армяне. Такая приятная аудитория. Особенно вечером, бывает, у берега соберутся украинцы, и поют. Они так хорошо поют!

И.В. На Вашем «Морском охотнике» вы были командиром отделения рулевых сигнальщиков. Насколько, по Вашему мнению, важна эта специальность?

В.Р. Ещё, когда мы учились в морской пограничной школе, нас специально готовили на катерах-«охотниках», поскольку они в основном использовались для пограничной охраны, но были и в составе регулярного флота. В Черном море была Севастопольская база, Одесская была, Новороссийская. В каждой базе - отряд «Морских охотников». Нас и готовили на морских пограничников.

На маленьких катерах две должности совмещены. Вот я - командир отделения рулевых сигнальщиков. А на больших кораблях по-другому. Рулевой так рулевой, сигнальщик так сигнальщик, поскольку там, у корабля, довольно большой объем. А на маленьком катере можно и стоять на руле, и манипулировать сигналами на открытом мостике. Рулевой сигнальщик - глаза и уши корабля. Ещё я был старшиной группы, и как боцман, заведовал всем хозяйством. Отвечал за чистоту и порядок. Как завхоз. И подчиненные слушались. Было тогда такое понятие, что если тебе приказывает старший по должности или званию - будь любезен выполнять.

И.В. Чем Вас кормили?

В.Р. Кормили нас хорошо. Вот это можно твёрдо сказать. Я должен признаться, что за всю свою службу трудностей в питании мы не испытывали, нас отлично кормили. Вообще-то, для каждого рода войск существуют определенные нормы питания: для одних - одни, для других - другие. Утром нам давали белый хлеб с маслом, булку, чай. Обед состоял из трёх блюд - борщ, второе - это котлеты, мясо жареное, компот. На ужин был вечерний чай. На обед ещё давали 100 граммов «наркомовской» водки.

И.В. Что Вы можете сказать о своём командире вице-адмирале В.Г. Фадееве?

В.Р. Фадеев был очень не скрытый для народа. Очень заботливый о матросах, душевный человек. Бывало, уйдём на задание, возвращаемся, недели через две, он приезжает к нам на машине на причал, и сразу обращается не к командиру катера, а к матросам: «Когда в бане были? Как с продовольствием?» В первую очередь, он такие вопросы решал. Ну и гонял офицеров, интендантов, отвечавших за снабжение продуктами, за организацию здравоохранения. Очень был требователен. Он был у нас командиром бригады, куда входили разные дивизионы - больших тральщиков, и наш 1-й Краснознамённый дивизион «Морских охотников». А потом он уже стал командиром Севастопольской военно-морской базы, вице-адмиралом он уже был.

Был у меня с ним один забавный случай. В конце 1941 года нас эвакуировали в Поти. А вот нашу бригаду и бригаду подводных лодок туда разместить не смогли, так как в этом городе базировались большие корабли. А корабли поменьше искали другие места. И мы разместились в 7-ми милях от Поти, в посёлке Хопи, в горной речке с таким же названием. Там преобладало грузинское население. А там бывают большие потоки воды. И даже дома на столбиках, под домом свободное таяние снега, и размывается до такой степени, что всё кругом заливает. Никаких построек здесь почти не было, и нам были выделены недостроенные корабли. В Николаеве был судостроительный завод. И разместили нас на таких недостроенных «коробках», где были какие-то механические мастерские, разные управления, продовольственные и шкиперские склады. Закрепимся за какой-нибудь куст, чтобы течением не унесло. У каждого дивизиона было определённое место стоянки, у нас база называлась «Сетевик». Узнали, что будет кино, и пошли с несколькими ребятами смотреть. А отбой у нас был в 10 часов. По берегу между кораблей была сплошная грязь, и здесь были сделанные досчатые настилы, чтобы можно было пройти. И вот, по этому настилу идём мы после кино с ребятами, я иду первый, за мной ещё идут. И вдруг, навстречу мне идут два ряда светлых пуговиц, это значит, что офицер. А он, недолго думая, фонариком посветил. Это был Фадеев. «А это откуда?» На меня. Отбой же, все должны спать. Я говорю: «Виноват, товарищ контр-адмирал! Кино смотрели!» А сзади него идёт начальник штаба капитан 2-го ранга Студеничников. Фадеев сразу на него: «Начальник штаба! Что тут такое?!! Что за кино?!!» И давай разгон устраивать ему. А мы спать пошли.

И.В. Вы встречали «особистов»?

В.Р. Конечно, встречал. Вот, например, приходят два лейтенанта к командиру катера, обращаются, что надо побеседовать с теми-то или конкретно с кем-то. Командир приглашает, а «особист» остаётся в каюте. Меня не раз вызывали, спрашивали об отношении к каким-то людям или к кому-то. Был один случай. Наш механик был родом с Керчи. Она была оккупирована немцами. Когда Керчь освободили, он связался по телефону со своим другом или родственником. И вот этому «особняку» стало известно о разговоре. И он спрашивал меня, как этот механик реагировал на разговор, что он нам рассказывал о разговоре с другом, побывавшим у немцев. Это его, прежде всего, интересовало.

И.В. Виктор Фёдорович, как правило, в результате чего Вы несли потери?

В.Р. В основном, под бомбёжками. И у нас были потери. Но и личный состав у нас довольно часто менялся. Во время бомбёжки мы находились на боевом посту, там прятаться негде. Бывают и смешные случаи, инстинкт человека. Выходит матрос из рубки, открывает дверь, а тут рядом бомба в воду - плюх, закрывает дверь. Как будто эта дверь его спасёт! Или кто-то пытается куда-то спрятаться, убежать. Самое страшное, когда несколько самолётов прилетают и начинают бомбить прямой наводкой.

И.В. Каким было у Вас обмундирование?

В.Р. В летнее время были белые брюки, белая форменка и белая бескозырка. Это формой 1 называется. Летняя выходная форма. Форма-2 - чёрные брюки, белая форменка, белая бескозырка. Форма-3 - чёрные брюки, тёмно-синяя суконная форменка, фланелевая бескозырка. В любой период времени одевали бушлат - короткий пиджак на пуговицах. Зимой носили тёплую шинель, зимнюю шапку. Это формой 7 называется. Были штормовые костюмы, прорезиненная шляпа - жюйветкой называлась.

С В.Ф. Розановым беседовал Илья Вершинин, беседа состоялась 21 июня 2004 года.